Роман щегол донны тартт: Зачем читать роман Донны Тартт «Щегол»

Зачем читать роман Донны Тартт «Щегол»

Не так давно в американском Esquire вышел коллажный репортаж, по большей части состоявший из транскриптов сплетен бывших выпускников одного американского колледжа. Репортаж назывался «Тайная устная история Беннингтона», и он наделал в медийной среде много шуму лишь по одной простой причине: все эти бывшие выпускники беззастенчиво сплетничали об учившейся вместе с ними Донне Тартт.

Они все, конечно, пытались в режиме какого-то пристойного вербатима рассказать что-то о литературной среде восьмидесятых, о феномене колледжа, выпускники которого становятся писателями не только в мечтах, и вообще о том условно золотом времени, когда все заедали вдохновение наркотиками, потому что так можно было. Но на самом деле все они говорили примерно об одном: Донна Тартт существует, мы помним ее человеком. Они показывали редкие фото, цитировали ее письма, вспоминали совместные вечеринки, но все равно во всех этих воспоминаниях Тартт выходила персонажем собственного романа: огромный стимпанковский чемодан, вечеринки с мартини, непринужденная андрогинность, отточенный стиль, умеренное ницшеанство, внимание к деталям, любовь к моде, вакханалии в резюме. И все эти ее бывшие, а ныне совсем взрослые однокашники выглядели скорее свидетелями Донны Тартт, чем ее разоблачителями. Свои пять минут славы они использовали на то, чтобы поговорить о ней.

CONTRASTO/East News

Донна Тартт

Итак, кто же такая Донна Тартт и почему все ее романы становятся огромными событиями в литературе?

Начать, наверное, нужно с того, что при всем обилии маркетинговых козырей у нее в рукаве (всегда накрахмаленном и с запонкой, разумеется) она ими почти не пользуется, как в принципе не пользуется современным медийным пространством, опровергая популярное утверждение о том, что себя в информационном потоке нужно непременно продвигать. Одна девочка не пользовалась инстаграмом, и никто так и не узнал, как она выглядит — в случае с Тартт эта страшилка XXI века не работает. Тартт пишет по книге в десять лет, появляется на людях примерно раз в десять лет тоже — для очередной фотосессии в идеальном костюме мужского кроя, а затем снова исчезает — писать очередной великий роман. И можно долго рассуждать о том, что стратегия затворничества тоже выгодная маркетинговая стратегия, однако тут, как мне кажется, все гораздо проще. Тартт пишет очень хорошие книги и свое мнение по всем вопросам, кроме собственных книг, держит при себе. Вот он, простой сложный секрет успеха.

На самом деле, конечно, главное тут то, что Тартт действительно великий писатель. Можно по‑разному относиться к ее книгам, но в них есть то, что отличает настоящего писателя от хорошего ремесленника: магия текста, которая умеет говорить напрямую с сердцем читателя. Романы Тартт — и «Щегол» в особенности — сконструированы таким образом, что если уж в душе читателя происходит сцепка с текстом, то далее текст из этой души никуда не денется. Если подходить к книгам Тартт с какой-то технической меркой, с условным лекалом creative writing, то там можно найти какие-то огрехи: от затянутости до хмельного, разгульного эстетизма. Но ни один из этих изъянов не заметит читатель, на котором магия Тартт сработала, потому что переживание ее книг из чтения глазами тотчас же превращается в чтение глубоко иммерсивное. Самый главный писательский талант Тартт — это умение создать полностью трехмерную историю, в которой все расчерчено, выстроено и описано таким образом, чтобы создать у читателя полнейший эффект присутствия в тексте. И в «Щегле» это ее умение достигает каких-то невероятных вершин.

Сюжет:

Сырым апрельским днем 13-летний Тео Декер с мамой заходят в музей, чтобы скоротать время до головомойки, которая ждет Тео в школе. В музее в это время происходит взрыв, мать Тео погибает, а Тео, чудом оставшись жив, в состоянии шока выносит из музея любимую картину матери, последнее, о чем они говорили перед самым взрывом, — крошечный шедевр голландского художника Карела Фабрициуса «Щегол»…

Картина голландского художника Карела Фабрициуса «Щегол» (1654)

Как это на самом деле работает?

1. Все свои романы Тартт пишет по 10−11 лет (поэтому их пока всего три), и это всякий раз чувствуется в тексте. Совершенно несовременная неспешность, с которой она работает над своими текстами, заметно уплотняет ее книги — не столько в объеме (хотя и это тоже), сколько в самой структуре текста. Например, из «Щегла» был вырезан побочный сюжет, над которым Тартт работала около года. Но его следы, некоторый его отпечаток сохранился в толще текста, и это — пусть и на подсознательном читательском уровне — и создает ощущение глубины. Грубо говоря, это тексты, которые пишутся без дедлайна на горизонте, и это роскошное, привольное ощущение огромного количества вложенного в роман времени помогает некоторой иммерсивности чтения, о которой было сказано выше.

2. Романы Тартт почти целиком существуют вне современности. Нет, в «Щегле», допустим, действие происходит в почти точно установленных 2008−2017 годах, но в тексте этого почти не ощущается. Герои Тартт живут в вечном 1850 году: они носят сшитые на заказ костюмы, читают Диккенса, увлекаются не блогингом, а древнегреческим языком или реставрацией старинной мебели, не пользуются соцсетями и вообще всячески стараются отодвинуть от себя современность, спрятаться от нее в мире старых вещей, предметов с историей и книг.

rune hellestad/Corbis via Getty Images

Донна Тартт с британским актером Теренсом Стэмпом на презентации ее романа «Маленький друг», 2002 год.

3. Вещи и вообще все предметно-осязаемое в романах Тартт — это то, вокруг чего вообще строится ее писательский стиль. Она описывает комнаты, стулья, столы, картины, одежду, ароматы, внешность, ветер, дождь, воздух, пейзаж, облака с таким въедливым вниманием, что сам текст того же «Щегла» постепенно окружает читателя так же, как потихоньку проступают из небытия все эти вещи.

Цитата: «Хоби, наоборот, словно огромное морское млекопитающее, жил и переваливался в собственном мягком климате, в коричневой тьме чайных и табачных пятен, в доме, где все часы показывали разное время, которое никак не совпадало с привычными часами и минутами, а змеилось вдоль своего же размеренного «тик-так», повинуясь течению этой запруженной антиквариатом заводи, вдали от фабричной, проклеенной эпоксидным клеем версии мира. Он обожал ходить в кино, но телевизора дома не было, он читал старинные романы с форзацами из мраморной бумаги: у него не было сотового, а его компьютер — бесполезный доисторический IBM — был размером с чемодан. В девственной тишине он уходил с головой в работу: гнул паром шпон или прочерчивал стамеской резьбу на ножках столов, и эта его радостная поглощенность делом подымалась из мастерской в дом и рассеивалась по нему, словно зимой — тепло от потрескивающих в печи дров».

4. Подробная детальность и пышная избыточность текстов Тартт напоминают работы литературных «старых мастеров» — от ее любимого Диккенса до Набокова. Например, «Щегол» содержит заметные следы «Дэвида Копперфильда» и «Подлинной жизни Себастьяна Найта» — у Диккенса Тартт берет им обкатанную историю непростого взросления; у Набокова — стилистическую млечность фонарей; у русских классиков в целом (вместо чеховского ружья в романе на стене висит топор Раскольникова) — привычку персонажей глядеться в мрак бытия до завтрака. Но все это вместе неожиданно не выглядит вторичным. Это не секонд-хенд-роман и даже не биоразлагание классики на полезные для нового века составляющие, это роман, продолжающий огромную традицию ненынешнего романного повествования, с долгими зачинами, поворотами сюжета, пейзажными отступлениями и «картинами милой старины».

Warner Bros.

Кадр из экранизации «Щегла» (2019)

Как же тогда сделан «Щегол»?

Самое простое и заезженное, что можно сказать о «Щегле» и что все о нем уже примерно миллион раз сказали, — это назвать его романом диккенсовским. На самом деле, когда говорят «диккенсовский», подразумевают «викторианский», и по структуре своей «Щегол», несмотря на приметы современности вроде Нью-Йорка, Вегаса и отъявленно русской мафии, все равно недалеко ушел от толстых романов, выходивших в XIX веке отдельными сериями в периодических изданиях. Здесь есть мальчик-сирота, огромный город, жестокие родители, девочка-ангел, добрый фей-крестный, неожиданное наследство, загадочная история, разбойники и рождественский завтрак в конце.

Возможно, поэтому, кстати, из «Щегла» вышел бы куда более уместный сериал, нежели экранизация, которая напоминает роман на ускоренной перемотке, двухчасовой буктрейлер к книге, набор оживших иллюстраций к чему-то более огромному. Кроме того, в экранизации нарушен самый викторианский принцип построения романа — прямая прогрессия, линия от детства к юности, от начала к концу. Книга устроена так, что мы проживаем все вместе с главным героем, двигаясь по истории так же, как он, — от завязки трагедии до ее почти рождественской развязки, сначала погружаемся во тьму, а потом оттуда постепенно выныриваем (или нет). В фильме же история нарезана на флешбэки, так что мы не погружаемся в трагедию постепенно, а, наоборот, периодически падаем в нее лицом вместе со взрослым героем, страдающим от произошедшей с ним трагедии, которую тоже режиссер заставляет нас принимать небольшими дозами, как рыбий жир.

Warner Bros.

Николь Кидман в роли миссис Барбур и Энсел Эльгорт в роли Тео Декера

Но главное отличие книги от фильма — это, разумеется, в том самом объеме, в плотности, которой в романе столько, что фильм неизбежно от этого страдает. То, о чем Тартт, с деталями, с подробностями и никуда не торопясь, рассказывает сто, скажем, страниц, в фильме занимает тридцать секунд и напоминает кусок сайта с кратким содержанием романов из школьной программы: убил старушку и долго мучился, украл картину, но потом положил на место.

И пожалуй, самое важное, что есть в романе и что начисто пропало из экранизации, — это вечная тема романов Тартт, о бесконечном, не поддающемся логическому осознанию ужасе чего-то по‑настоящему великого и прекрасного. «Красота — это ужас», — говорят студенты из ее романа «Тайная история», имея в виду, что мы трепещем, преклоняемся в страхе перед тем, что обладает подлинной красотой, и в романе «Щегол» таким условным ужасом становится само искусство. Весь «мыслительный» скелет «Щегла» выстроен вокруг того, как легко, как совершенно магически нас меняет искусство, какой нечеловеческой силой воздействия оно обладает и как порой люди бессильны перед его зовом, как перед зовом сирен. В фильме же картина низведена до уровня объекта, который пропал и который надо бы вернуть, а то как-то нехорошо вышло, и весь трагизм сведен до более понятной утраты главным героем матери, и это если не упрощает всей истории, то убирает из нее всю вот эту многоэтажность и трехмерность, в которую читателя затягивает своим талантом Тартт. Линия красоты остается линией красоты, даже если ее сто раз пропустить через ксерокс, говорит в конце романа Тео его наставник и опекун Хоби, но эту книгу через камеру, как оказалось, все-таки пропустить нельзя.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Какой получилась экранизация «Щегла» Донны Тартт, если не сравнивать ее с книгой

Маленький Тео (знакомый по фильму «Мир, полный чудес» актер Оакс Фегли) — мальчик, который выжил; неслучайно лучший друг будет дразнить его прозвищем Поттер. И судьба у Тео тоже волшебная. Когда ему было тринадцать, он уцелел во время теракта в музее, но потерял маму и приобрел секрет на всю жизнь. Умирающий старик передал ему загадочный перстень и картину XVII века — того самого «Щегла» Карела Фабрициуса. Так маленький Тео стал хранителем великой тайны о том, что искусство может исцелять раны. Но его собственные раны будут затягиваться очень долго. Сперва он поселится в приемной семье нью-йоркских аристократов (родителей играют Николь Кидман и обладатель четырех премий «Тони» Бойд Гейнс), где встретит своего Рона и свою Гермиону. А потом его заберет в пыльную Неваду отец-игроман (Люк Уилсон), связавшийся со стервозной красоткой (удивительная роль утонченной Сары Полсон из «Американской истории ужасов»). И в вымершей пустыне герой встретит нового друга в лице сына украинского иммигранта — юного прожигателя жизни, типичного Меркуцио, который нужный каждому подростку. Его играет Финн Вулвард из «Очень странных дел». А потом (впрочем, у фильма нелинейная структура повествования, так что никаких «потом» и «тогда» в нем нет) мальчишки вырастут и превратятся в Энсела Элгорта из «Малыша на драйве» и Анейрина Барнарда из «Дюнкерка». И придумают для себя новые, взрослые приключения — с мелкими аферами и настоящим преступлением, с тяжелыми наркотиками и разбитыми сердцами.

Есть два способа смотреть этого «Щегла»: держа в уме роман Донны Тартт или делая вид, что его не существует. Читавшие книгу от экранизации в ужасе. The New York Times сравнивает адаптацию режиссера Джона Кроули (автора печального и неторопливого «Бруклина» с Сиршей Ронан) и сценариста Питера Строхана (до этого откровенно неудачно написавшего сценарий «Снеговика» по детективу Ю Несбё) с пересказом сюжета книги, который можно услышать от занудного приятеля на вечеринке. Оратор вроде бы ничего не забыл, но его мысль скачет и он совершенно не понимает изящный архитектурный план книги. В литературном «Щегле» смешиваются самые разные течения: холодная семейная сага, теплый роман воспитания, стремительный интеллектуальный детектив. В фильме никакой навигации по этим потокам нет, он написан ровно одной краской.

Однако это на самом деле и хорошая новость: те, кто не читал книгу, увидят в «Щегле» всего одну историю — но это будет история поразительной мощи. Это история подавленного ребенка, переживающего страшное горе. История человека, жизнь которого навсегда будет разделена на до и после, и это не изменят все его попытки достичь новых кульминационных точек в судьбе, будь то брак по любви, блестящая карьера или благородная дружба. И дело даже не в том, что отношения омрачит измена, профессия окажется не совсем чистоплотной, а друг совершит подлость. Просто существуют психологические травмы, не поддающиеся корректировке, — и фильм старательно описывает одну из таких травм, делая это разом и напористо, и деликатно.

Warner Bros.

Тео и Борис

Пока Тео играет юный Оакс Фегли, «Щегол» и вовсе кажется картиной выдающейся. Красоту скорби она передает не хуже, чем полотно тех самых голландцев, за которым гоняются герои. «Щегол» по‑настоящему живописен — и даже тяжелый макияж на лице искусственно состаренной Николь Кидман в нем кажется важной краской. Эта актриса — сама по себе произведение искусства, а зрителю фильм предлагает на два с лишним часа стать смотрителем музея. Кто привык в музеях скучать и теряться, «Щегла» не оценит. Но при определенной самоорганизации от этого несовершенного фильма можно получить большую исследовательскую радость.

Warner Bros.

Впрочем, прощать «Щеглу» ошибки становится тем сложнее, чем больше в кадре Энсела Элгорта — талантливого актера, который слишком легкомысленно распоряжается капиталом, накопленным Оаксом Фегли в эпизодах-флешбэках. Из несчастного ребенка, которому хочется отдать все на свете, Тео вдруг превращается в гладкого молодого мужчину без свойств. Любить его можно лишь по инерции — поэтому новые удары судьбы, которые Тео получает через друзей и возлюбленных, кажутся зрителю закономерными. Герой нечист на руку — вот и проблема на службе. Герой привык быть реципиентом дружбы, чуть ли не вампиром — вот самый близкий товарищ его и проучил. Герой, наконец, тих в любви — так чего удивляться, что он проиграет тому, кто выражает свои чувства артикулированно и громко?

Warner Bros.

Если замысел режиссера был в том, чтобы показать, как бесцельно мы порой тратим свой потенциал и как нелегко бывает распорядиться даром жизни, то «Щегол» — фильм хороший. Потому что наглядный. И обладающий побудительной силой. Фильм заворожен искусством — и ловко связывает литературу, живопись и музыку (благодаря канадскому виртуозу Гленну Гульду — любимцу Ларса фон Триера, пианисту, стиль которого невозможно повторить) в паутину, которая обездвиживает героя — но и не дает ему упасть. И как и недавний итальянский «Мартин Иден», он напоминает о целебной силе книг. После него захочется пойти и прочитать роман Донны Тартт — и наконец понять, почему о нем так много говорят и за что ему дали Пулитцеровскую премию.

Но как быть с этим фильмом тем, кто уже знаком с подлинником «Щегла», — большая загадка. Наверное, им лучше отправиться не в кино, а в книжный. «Щегол» — история о магической силе подлинника. Возможно, репродукция ему вообще была ни к чему.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Главный редактор Storytel Анастасия Завозова — о недооцененной скандинавской литературе, «Щегле» Донны Тартт и любимой книге детства

Где там Куинджи: почему искусство все время воруют — и почему это совершенно бессмысленно

«Щегол» Донны Тартт: всё, что вы хотели знать о романе

«Осторожно, смотрите, чтобы книга не упала вам на ногу», – шутят продавцы книжного магазина, передавая покупателю «Щегла» Донны Тартт. Самая нашумевшая книга 2014 года – это 830 страниц, Пулицеровская премия, вау-продажи и множество споров: всё-таки роман нудный или потрясающий? ReadRate подробно рассказывает о «Щегле». О чём он? Почему это шедевр? А также публикует краткое содержание произведения – на случай, если у вас всё-таки не хватит драйва дочитать текст целиком.

Своего «Щегла» Донна Тартт писала 10 лет. А через год после публикации – в 2014 – получила за него Пулицеровскую премию. Торопливого современного читателя не испугал даже внушительный объём произведения: американские, европейские и русские тиражи разлетались мгновенно. Книгу объявили событием десятилетия, а британский журнал Time включил Тартт в сотню самых влиятельных людей мира. Появилась информация, что Warner Brothers купила права на экранизацию романа.

О чём книга?

Книга Донны Тартт начинается с трагедии. В художественном музее, куда заскочили буквально на час тринадцатилетний Теодор Декер и его мать, происходит взрыв. Мама Тео погибает, а он чудом выбирается из-под развалин, по случайности прихватив с собой шедевр живописи – картину «Щегол» Фабрициуса, которая теперь для него – вечный источник тревоги, память о самом дорогом человеке и чистейший образец Прекрасного.

Из его задорного, неорганизованного детского мира, где самыми страшными были школьный директор да истеричный, заливающий разочарование спиртным отец, словно разом исчезают все краски. Уже не малыш, но ещё и не взрослый, Тео оказывается беззащитен перед надвинувшейся безысходностью. Отныне всякий раз, открывая глаза, он говорит себе: прежнего больше не будет. Маминых ласковых слов, лекций по истории искусств, которые она так любила в колледже, её рассказов о лошадях и детстве на ферме… Саму Одри Декер успокоил когда-то серебристый лунный круг, показанный отцом. «Помни, милая, он везде один и тот же. И если мы с тобой смотрим на него – значит, мы дома». Но это утешение, как и вся вселенная, для Тео умирает. Ведь его мама уже никогда не увидит луны.

«С трудом верилось, что мир рухнул, а кого-то ещё вол

время ничего не значит – Архив

Донна Тартт при всей своей громкой славе написала всего три книги, и это важно. На 800-страничного «Щегла» у нее ушло больше десяти лет, примерно по четыре с половиной дня на одну страницу — меньше не имело смысла.

Первое, что бросается в глаза, — насколько эта книга при всем своем объеме и кажущейся избыточности описаний, деталей и размышлений на самом деле экономна, отжата насухо. Время и труд, вложенные в нее, нельзя было бы подделать: слишком много деталей тщательно проработаны за кадром, да там и оставлены — на поверхность, в сюжет выплывают готовые убедительные образы. Они были созданы объемными, а двухмерная книжная страница показывает их точный анатомический срез.

О том, как готовилось русское издание «Щегла», можно почитать здесь.Фотография: пресс-материалы«Щегол» как сериал, про каждого из героев которого можно было бы снять отдельный спин-офф. Своей занимательностью роман обязан не в последнюю очередь приему жанровой матрешки: в нем упаковано несколько потенциальных романов разного рода.

Первая линия — история мальчика Тео, который во время теракта в музее теряет мать и скитается по разным семьям и социальным миркам. Это убедительный психологический роман о посттравматическом синдроме и одновременно — звено богатой традиции сиротских мелодрам: «Как же меня занесло в эту странную новую жизнь, где по ночам орут пьяные иностранцы, а я хожу в грязной одежде и никто меня не любит?» Скажем, сюжет об одиноком старом чудаке, пригревшем сироту, — из самых типичных, вспомнить хотя бы «Без семьи» Гектора Мало.

Богатое, красивое и лощеное нью-йоркское семейство Барбуров, которое дает Тео первый из череды его временных домов, несет в себе зародыш безумия, который разрушает эту семью к концу книги: о том, как это происходило, можно было бы написать (и написано) много новых «Будденброков». Борис, беспризорный сын русского эмигранта, говорящий на всех языках, наиболее схематичный персонаж, амбивалентный сказочный «волшебный помощник» — готовый герой плутовского романа. Материала об антикварной торговле повзрослевшего Тео (от способов реставрации разных пород дерева до методов как определения, так и сбыта подделок) хватило бы на дивный интеллектуальный детектив в духе Умберто Эко или Артуро Переса-Реверте. «Щегол» формально и есть детектив, но в этом редком случае детективная увлекательность, склонная подминать под себя все остальное, отходит на задний план.

Сама Тартт в тексте кланяется Диккенсу, Достоевскому и Джоан Ролинг — с сагой о Гарри Поттере у «Щегла» и правда много общего помимо клички главного героя. Тео — «мальчик, который выжил», когда его мать погибла, хотя должно было быть наоборот: он был в эпицентре взрыва, она вроде бы на другом конце музея. Символически можно прочитать и так, что она уплатила своей жизнью за его, и ее видение спасет его еще раз, когда надежды вроде бы уже не останется. И в момент ее гибели Тео, как и Поттер, чье имя пристанет к нему как кличка, тоже получает что-то вроде волшебного дара.

В начале романа старик Велти, умирая на руках у мальчика в разбомбленном музее, посылает его к своему партнеру и другу Хоби — передать фамильное кольцо и последнее прости, а на самом деле как будто для того, чтобы Тео и Хоби спасли друг друга: от бесприютного детства, от разорения. Одновременно Велти посмертно — руками растерявшегося Тео — крадет из музея шедевр, картину со щеглом. Цепь преступлений и наркотического саморазрушения запущена без преступного умысла, в бреду: перед смертью Велти вспомнил счастливую пору детства, символом которого стала для него репродукция «Щегла» в его роскошном доме в Каире. Тот дом сгорел, ковры из него украли, все пропало. Но воспоминание детства имеет силу оберега, и в новом пожаре Велти передает этот оберег другому мальчику, потерявшему все.

Донна Тартт сгущает обстоятельства, при которых смерть вторгается в изначально прочный мир раньше времени и разрушает его, не оставляя надежды на жизнь. Чем прочней был мир и чем дольше он простоял, тем естественнее и постепенней человек принимает мысль о смерти в свой черед, однако в той или иной форме, в том или ином возрасте переживать этот кризис приходится всем. «Моя взрослая жизнь подпитывалась огромной, подспудной, первобытной радостью — убеждением, что вся эта жизнь уравновешена одной тайной, которая в любой момент может ее разметать» — в случае Тео это завернутая в старую наволочку прекрасная картина, за которую ему грозит долгий тюремный срок, его проклятье и его суперсила, но вообще мы все в таком положении. Мысль о смерти делает жизнь и бессмысленной, и ценной. Искусство было придумано как психотерапия, предлагая читателю катарсис, и Тартт возвращает роману эту непосредственную, простую, утешительную функцию: и прямо, в виде проповеди на последней странице, и косвенно — самой протяженностью своей книги во времени.

«Щегол» не только создавался долго и не просто изобилует длиннотами — это роман о длительности. Современный невроз постоянного движения уподобляет нашу жизнь бегу вверх по лестнице, чьи ступени осыпаются под ногами. Можно вспомнить любую затрепанную сентенцию о фрагментарном мышлении, которое воспитывает интернет, или о побеге в виртуальный мир от реальности, которая стала слишком стремительно меняться на человеческом веку. Множество книг написано о произведениях искусства, о культе вещей, но даже когда действие их происходит в наши дни, они обычно о материальной культуре прошлого, почти никогда не настоящего. И это легко понять: культура потребления — противоположность культуры обладания.

Современное искусство уже не мыслит себя предметами — скорее процессами, техниками, высказываниями. Даже современные техники живописи, наиболее традиционной художественной формы, уже не предполагают долгой жизни, отпущенной полотнам старых мастеров, которые вручную растирали яичные желтки. В этом состоит естественная эволюция, в этом есть прямой смысл, но это бывает страшно утомительно. Современный беллетрист шлепает чуть не по книжке в год, никто не готов перечитывать прежние; кино ускоряет действие и превращается в сериал; видеоигры включают в это действие потребителя, позволяя ему переключить двигатель на следующую передачу и ускориться хотя бы в воображении, когда его собственная жизнь пробуксовывает. Недаром «культурный досуг», который на протяжении долгой человеческой истории воспринимался как работа, самостоятельная форма продуктивной деятельности, теперь все чаще отождествляется с прокрастинацией.

Но жизнь должна иногда пробуксовывать, а прокрастинация — это и механизм восстановления. Тартт отвечает на эту потребность и благословляет ее, в этом, думаю, и есть причина детского счастья читателей «Щегла», проваливающихся в книжку с головой и с удовольствием нащупывающих толщину оставшихся страниц.

Главная тема, связывающая почти всех важных героев, — любовь к вещам. Вещь — это синоним состояния покоя, противоположность движения, которое мы отождествляем с жизнью. Так-то оно так, но мы все знаем, куда движемся. Мать Тео перед собственной гибелью рассуждает о том, «как спелость переходит в гниль. Фрукт идеален, но это ненадолго — он вот-вот испортится. <…> Когда видишь мух или насекомых в натюрмортах, увядший лепесток, черную точку на яблоке — это означает, что художник передает тебе тайное послание. Он говорит тебе, что живое длится недолго, что все — временно. Смерть при жизни. Потому-то их называют natures mortes».

Но если жизнь несет в себе смерть, то мысль о смерти — которой, собственно, посвящен весь «Щегол» — предполагает бесконечность жизни. В этом преимущество любого проговоренного страха перед вытесненным. Мертвая изначально вещь (особенно картина) становится метафорой этой бесконечности. Она останавливает мгновение, парадоксальным образом позволяя жизни длиться, переживает человека, хранит тепло рук: «В разгар нашего умирания, когда мы проклевываемся из почвы и в этой же почве бесславно исчезаем, какой же это почет, какой триумф — любить то, над чем Смерть не властна. Не только катастрофы и забвение следовали за этой картиной сквозь века — но и любовь».

Образцом неколебимой прочности в романе, где все герои так или иначе тронуты тлением, остается старый реставратор Хоби. Он живет так, как будто время ничего не значит, а движение, не имеющее определенной цели, не приводит сами знаете куда; комоды под старину, которые он изготавливает для удовольствия (потому что формально это подделки, их нельзя продать), как будто дорисовывая их в воздухе вокруг одной подлинной ножки или резной детали, становятся настоящими — не только в глазах одураченных покупателей Тео, но и на самом деле, потому что создаются с подлинной неспешностью и тщательностью. Хоби — как герой рассказа Рея Брэдбери «Лучшее из времен», который нашел смысл жизни в том, что заново пишет все романы Диккенса — буква в букву, однако, что любопытно, не в хронологическом порядке. Последний из романов, который новоявленный мистер Диккенс пишет на наших глазах, называется «Лавкой древностей».

«Щегол» Донны Тартт – Архив

Канун Нового года, Амстердам, в фешенебельной гостинице сидит, боясь высунуть нос на улицу, молодой американец Теодор Декер. Он простужен, ему плохо, каждое утро он нервно просматривает голландские газеты, пытаясь разобрать на незнакомом языке колонку уголовной хроники.

14 лет назад Тео жил в Нью-Йорке с мамой. Отец, несостоявшийся актер, выпивал, грустил, а потом просто бесследно исчез, но их обоих это вполне устраивало. Однажды весенним утром мать вызвали в школу, у них была пара свободных часов, пошел дождь, и они зашли на выставку европейских старых мастеров. В музее прогремел взрыв. Тео пришел в себя возле незнакомого скрюченного старика, который, прежде чем умереть, дал ему кольцо, упомянул некую фирму и убедил вынести из разрушенного здания небольшое полотно — «Щегол» рембрандтовского ученика Карела Фабрициуса. Так Теодор Декер в одночасье стал сиротой, что в 13-летнем возрасте превращает человека в объект внимания великого множества взрослых, и тайным обладателем бесценного шедевра, разыскиваемого Интерполом.

Донна Тартт — красивая крохотная женщина, увлеченная модой и почти по-сэлинджеровски чурающаяся публичности, написала три романа. В 30 лет — «Тайную историю», неотразимый университетский триллер, сделавший ее суперзвездой. В 40 — «Маленького друга», большой симфонический роман, по целому ряду причин принятый более сдержанно. И сейчас, в 50 — «Щегла», главный англоязычный фикшн минувшей осени.

Это категорически разные книги: «История» — Достоевский, отправившийся в промозглую Новую Англию, «Друг» — южная готика, сонный анти-детектив в родном для Тартт штате Миссисипи, «Щегол» — конечно, роман о Нью-Йорке, хотя героя заносит и очень далеко от него.

Но во всех трех случаях использована одна конструкция: смерть, заявленная в самом начале и отбрасывающая гигантскую тень на последующие события. Вроде бы неосмотрительно проанонсированная трагедия, которая как бы вырастает над собой и со временем не тускнеет, а, наоборот, играет все более определяющую роль в жизни главных героев.

Тео Декер долго, подробно, мучительно переживает смерть матери в реальном времени, но, в отличие от фоеровского «Жутко громко и запредельно близко», где рассказчик натужно прикидывается ребенком, «Щегол» построен как флешбэк, и у Декера всю дорогу оправданно взрослый, трезвый голос, вытягивающий даже самые сентиментальные места.

Впрочем, с Тео происходит столько всего, что смотреть в потолок ему особенно некогда — строго говоря, это приключенческий роман. Что Тартт удается без вопросов, так это двигать действие без остановок и в самых не располагающих к тому ситуациях — вовремя умолкнув, или введя нового персонажа, или просто намекнув на возможное продолжение. Как только привыкаешь к ее ритму — между главками может провалиться несколько лет, но в подавляющем большинстве случаев не проходит и минуты — их начинаешь глотать одну за другой, приходя в себя на рассвете.

Первая фамилия, которая всплывает в связи со «Щеглом» — Диккенс (и не только из-за устрашающих размеров тома). «Плохие художники копируют, хорошие — воруют», — вспоминает кто-то из героев, слегка переврав популярную цитату из Пикассо. Не дожидаясь комментариев, Тартт спешит над ними иронизировать. Когда один вполне диккенсовский персонаж впервые встречает у нее другого, он говорит: «А я представлял его как Ловкого Плута из «Оливера». Еще один известный сирота поминается и вовсе через страницу, поскольку лучший друг зовет очкастого Декера Поттером. Когда ближе к концу начинают особенно тревожно громоздиться проклятые вопросы — пожалуйста, целая речь о князе Мышкине.

Можно было бы сказать, что Тартт злоупотребляет попсовыми культурными референциями — на книги, на фильмы, на телешоу, — но они органично ложатся в образ ее рассказчика, умненького нью-йоркского мальчика. К тому же автор не забывает, что хорошая книга дает и какие-то новые неожиданные знания о жизни: как минимум, она глубоко проникает в тонкости антикварного бизнеса и в нюансы употребления наркотических и околонаркотических препаратов.

И потом, тут есть Борис. Юноша без определенной национальности — то ли поляк, то ли украинец, а отчасти и русский, родившийся в Австралии и, прежде чем оказаться в Америке, объездивший с отцом полмира. Некто Ivan Nabokov идет в длинном списке благодарностей вторым, и это понятно: книга полна набранных латиницей русских выражений (зачастую бранных), интересных этнографических сведений (отчасти похожих на правду), а английская речь Бориса семантически довольно правдоподобно имитирует русский акцент. Пускай русскоязычный человек вряд ли будет ласково звать собаку «пустышкой», пускай Gjuri не похоже на русское имя, а ужасы украинской жизни кажутся несколько преувеличенными — но то, что Тартт, скажем, осведомлена о трилогии «Зимняя вишня», не может не восхищать.

Да, многие персонажи скованы собственной колоритностью (это, впрочем, у Тартт бывало и раньше) — у них не получается развиваться, выйти за очерченные образом пределы. Пожалуй, многословие порой начинает подводить писательницу — к примеру, пару (пару десятков? все?) пассажей о собаке, в которых из Тартт и вправду лезет Джоан Ролинг, она могла бы опустить. Возможно, эпиграфы из Ницше с Камю и значительные фрагменты финальных глав в своей серьезности выглядят несколько даже комически.

Но в этой огромной и вроде бы неуклюжей книге все равно масса естественного изящества, которое больше, чем просто блестящая писательская техника. Тартт так последовательно, умело вытягивает рифмы, что через ее прозу сами собой начинают проступать стихи. Взрыв порохового склада в Дельфте спустя столетия аукается терактом в Нью-Йорке, детские шалости во дворе школы отзываются взрослыми драмами, из-за чьих-то забытых тюремных сроков вдруг летят новые головы, птица становится мальчиком, а мальчик — птицей. Ars longa и так далее. Донна Тартт, щеголь.

На русском «The Goldfinch» будет опубликован осенью следующего года.

Рецензия на фильм Щегол от Станислава Зельвенского

Станислав Зельвенский — об экранизации «Щегла», которая разочаровала и тех, кто читал книгу, и тех, кто просто ждал большое оскаровское кино.

Нью-йоркский подросток по имени Теодор Декер (Оукс Фегли, потом Энсел Элгорт) идет с мамой на выставку европейской живописи. В музее гремит взрыв, мама погибает, Тео, сам не вполне понимая зачем, забирает из развалин небольшую картину «Щегол» — шедевр трехсотлетней давности голландца Карела Фабрициуса.

Мальчика соглашается временно приютить многодетное аристократическое семейство его одноклассника, миссис Барбур (Николь Кидман) некоторым образом заменяет ему мать. Фигурой отца же становится антиквар-отшельник Хобарт (Джеффри Райт), к которому Тео выводит ниточка из музейного теракта; в его мастерской он знакомится с рыжеволосой девочкой (Эмили Лоренс, потом Эшли Каммингс) и влюбляется в нее навсегда. Вскоре появляется и настоящий отец (Люк Уилсон), актер-неудачник, алкоголик и игрок, нынче проживающий с легкомысленной подругой (Сара Полсон) на окраине Лас-Вегаса. Там Тео встретит еще одного важного в его жизни человека — русскоязычного тинейджера Бориса (Финн Вольфхард, потом Анайрин Барнард), обаятельного, но уже готового пойти по дурной дорожке.

Русский трейлер «Щегла» под песню The National

Экранизация «Щегла» Донны Тартт, одного из самых шумных романов подходящего к концу десятилетия, — дорогой, добротный, уважительный к первоисточнику фильм, который не понравится, вероятно, никому. Армия поклонников книги — как это обычно бывает, скептически настроенная уже на уровне кастинга, — найдет тысячу поводов, и справедливых, и не очень, утвердиться в своем скепсисе. Зрители, роман не читавшие, и вовсе не поймут, из‑за чего весь сыр-бор. Приключения Тео пересказаны очень неторопливо: два с половиной часа в расслабленном темпе — но на самом-то деле наспех; и когда амстердамский финал разыграется так, как разыграется, люди вправе будут спросить, куда же провалилось обещанное им увлекательное действие.

Что касается кастинга, то в нем куда больше попаданий, чем неудач. Кидман, разумеется, и во сне может идеально перевоплощаться в таких героинь (возможно, во сне даже лучше) — ледяных леди, скрывающих тепло и драму за безупречным фасадом. Джеффри Райт — отличный; другое дело, что Хоби и в книге слегка игрушечный, но здесь получился еще более плюшевым и одномерным. Люк Уилсон — в десятку. Девушки — без сенсаций, но в порядке. Борис, самый эксцентричный персонаж романа, которого играет сперва мальчик из «Очень странных дел» и «Оно», а потом — некий валлиец (у обоих имена как из классного журнала Хогвартса) — неочевидное, но смешное и, в общем, скорее, сработавшее решение. Сцены в Лас-Вегасе выбиваются из фильма, но эта передышка не лишняя.

А вот Энсел Элгорт — действительно, не очень. Он, как мы знаем из «Малыша на драйве», хорошо изображает сдержанность, но она у него пустая: надлом, скорбь, конфликт в этих глазах не разглядеть, даже когда точно знаешь, что они там есть. В книге понять Тео нам помогали сотни страниц монолога: здесь актер должен был выйти и показать — и оказался к этому не готов не по своей вине, а просто, кажется, от природы. Юному Фегли (который, конечно, не будет таким смазливым, когда вырастет) это, кстати, удается куда лучше. Элгорт же с его костюмчиками и таблеточками выглядит в финальной части не запутавшимся наркоманом, чья и без того трагическая жизнь несется под откос, а слегка споткнувшимся испорченным яппи.

Еще один очевидный проигравший — собственно, «Щегол», птичка. Картина Фабрициуса по-прежнему находится в центре истории («Все остальное — до или после», — уточняет бесстрастный закадровый голос героя), но что она там делает — не всегда понятно. Лишившись, опять же, многих десятков посвященных ему страниц, полотно потеряло всякое значение, кроме поверхностно символического, и всякую ценность: разжеванная в концовке метафора, к которой мальчик отчего‑то прикипел.

Режиссер и сценарист, оба с театральным опытом: ирландец Джон Краули, прекрасно перенесший на экран роман «Бруклин», и британец Питер Строхан («Шпион, выйди вон!», «Снеговик») — формально весьма ловко справились с непосильной задачей утрамбовать такой кирпич текста не в мини-сериал (как многим хотелось), а в полный метр: крышка закрывается, ничего не торчит. Но этот багаж никуда не едет. Литературное кино в самом плоском смысле этого определения — даже в моменты вдохновения «Щегол» не позволяет себе увлечься и поискать собственный путь, ни на секунду не дает забыть, что это всего лишь робкое исполнение чужих инструкций.

Флешбэки громоздятся на флешбэки, великий оператор Роджер Дикинс снимает танец пылинок в воздухе (дотанцевавший аж до трейлера), фортепиано переходит в Radiohead. В Нью-Йорке — антикварная мебель, сложные лица и недо-Диккенс, в Неваде — закаты, бассейны и янг-эдалт-трагикомедия, в Амстердаме — снег, художественный беспорядок в гостиничном номере и неслучившийся триллер. Музей — символ вечности, о которую разбивается наша сиюминутность, сквозная тема многословного и порой неловкого, но захватывающего, глубокого, безусловно живого романа Тартт в фильме вдруг оказывается еще и жанром. Элегантный, вылизанный, полумертвый «Щегол» — не интерпретация книги, а посвященная ей временная выставка.

5 / 10

Оценка
Станислава Зельвенского

Щегол Донны Тартт

Так что слушайте. Посмотрите. Я ЧИТАТЕЛЬ, да? То есть, я читаю все время, везде, каждый день, по книге в неделю. Но большую часть времени книга, которую я читаю, – это тупая пульсация под моими пальцами, мягкий гул за глазами, прекрасный способ провести немного времени между делами, пока я бреду по жизни. Ты знаешь? Это то, что я обожаю, но мягко, пассивно и часто забывчиво – очень приятно, когда это происходит, но быстро исчезает после того, как я перехожу к следующему.

А иногда бывает книга

Так что послушайте.Посмотрите. Я ЧИТАТЕЛЬ, да? То есть, я читаю все время, везде, каждый день, по книге в неделю. Но большую часть времени книга, которую я читаю, – это тупая пульсация под моими пальцами, мягкий гул за глазами, прекрасный способ провести немного времени между делами, пока я бреду по жизни. Ты знаешь? Это то, что я обожаю, но мягко, пассивно и часто забывчиво – очень приятно, когда это происходит, но быстро исчезает после того, как я перехожу к следующему.

А иногда бывает книга, которая больше похожа на раскаленный уголь, звук, почти слышимый всякий раз, когда я приближаюсь к ней, магнитное притяжение, которое не дает мне делать что-либо еще и отбрасывает меня так сильно, что я просто хочу все время зарываюсь в его шум в ушах – пять минут в очереди в банке, две минуты в лифте, тридцать секунд, пока я за кофе проверяю ее электронную почту, – набиваясь предложениями и абзацами, пока весь мир не отступит и не превратится в плоский черный. по-белому ничего.

Это, это, это одна из тех книг. Эта книга воодушевляюще подтверждает мою веру в литературу, заставляя меня бесконечно удивляться ее силе, уравновешенности и блеску. Я знаю, что меня постоянно упрекают за преувеличения, но это действительно одна из величайших книг, которые я когда-либо читал.

Вероятно, это результат бесконечного марша посредственных книг, которые преследуют издательскую индустрию в наши дни – самостоятельные и традиционные; Я, черт возьми, тоже беру на себя ответственность за основные прессы, но такая книга, такая полная, глубокая и безупречно построенная, вызывает такой шок, такую чистую радость.Каждый элемент чертовски идеален. Каждый элемент, правда! Сюжет, персонажи, темп, тон, все мелкие детали, так много мелких деталей, все идеально, удивительно уложено; наречия, сленг, диалоги и описания, боже мой, описания, от улыбки до люстры и настроения; даже проклятые эпиграфы к главам, которые, кто вообще их читает? Но они идеальны, она идеальна, эта книга – просто потрясающее чудо.

И он охватывает так много , без ярлыков: от богатой элиты Верхнего Вестсайда до наркоманов азартных игр в пригородах Вегаса, от наркопритона Нижнего Ист-Сайда для декадентов, отправленных посеять на очаровательные рождественские улицы Амстердама .Нет ничего двумерного: если персонаж восстанавливает мебель, вы так чертовски много узнаете о дереве, шпоне и бесчисленных приверженцах; Если другой – моряк, вы почувствуете ветер в волосах и чертовы брызги прибоя на щеках.

Философия, история искусства, баккара, героин. Пруст, хулиганы детства, русские наркодельцы. Огранка драгоценного камня, игра света через кривую шторку. Как маленькая собака помнит того, кого не видела десять лет. То, как очень богатые люди справляются с психическими заболеваниями в семье.Как чувствует себя мальчик-подросток после первого приема кислоты. Связи между людьми, которые длятся всю жизнь, много жизней. Сила искусства изменить жизнь, изменить миллион жизней; бессмертие произведения искусства и линия красоты, соединяющая поколение за поколением ценителей. Каково это – быть всегда и навсегда влюбленным не в того человека – и в то же время насколько совершенна и безупречна она или он сам. Как люди стареют. То, как люди цепляются друг за друга в самый неподходящий момент и самым неожиданным образом.Как говорят люди , боже мой, есть русский персонаж (вероятно, лучший персонаж в книге), который научился говорить по-английски в Австралии, и действительно слышит этот гребаный непонятный акцент, заминку неверно спряженных глаголов правильным образом, отказавшись от сленговых слов на четырех разных языках, так непринужденно и так идеально. То, как жизнь состоит из повторений, круговых движений назад и назад, открытий наружу и наружу.

Что, если у кого-то окажется сердце, которому нельзя доверять? Что, если сердце по своим непостижимым причинам уведет человека сознательно и в облаке невыразимого сияния прочь от здоровья, семейной жизни, гражданской ответственности, сильных социальных связей и всего, что вежливо придерживалось общих добродетелей, и вместо этого прямо к красивой вспышке разрушения? самосожжение, катастрофа? Если ваше самое сокровенное «я» поет и уговаривает вас прямо к костру, лучше ли бежать? Игнорировать всю извращенную славу, которую кричит на тебя твое сердце? Или лучше броситься головой вперед и смеяться в святой ярости, называя ваше имя?

Пять звезд, пятьсот звезд, пять миллионов.ВСЕ ЧЕРТОВЫЕ ЗВЕЗДЫ ДЛЯ ДОННЫ ТАРТ НАВСЕГДА.

Краткий обзор щегла

«» Донны Тартт «Щегол » – это сложная история о Теодоре «Тео» Декере, маленьком мальчике, который потерял свою мать в результате теракта в Метрополитен-музее в Нью-Йорке. Дезориентированный во время атаки, он берет шедевр Щегол ; это, наряду со смертью его матери, становится катализатором десятилетия приключений, горя, тайн и искупления для Тео.По мере взросления Тео отсутствие матери и присутствие картины побуждают его делать крайний выбор – вплоть до риска для жизни и безопасности. Однако его огромная уязвимость дает ему возможность стать невероятно сильным, и все действия завершаются последней перестрелкой и принудительным изгнанием в Амстердам, за которым следует временное возвращение Тео в Нью-Йорк, прежде чем он отправится путешествовать по миру. На протяжении всех приключений Тео роман исследует значение и цель искусства, а также любовь, дружбу и боль утраты.

Автор: Донна Тартт

Тип работы: Художественная литература

Жанр: Bildungsroman («совершеннолетие»)

Первая публикация: 2013

Настройки: Нью-Йорк; Лас Вегас; Амстердам

Главные персонажи: Теодор «Тео» Декер; Борис Павликовский; Джеймс «Хоби» Хобарт

Основные тематические темы: Принудительное погашение; ценность искусства; люблю; определение семьи; самосознание

Три наиболее важных аспекта Щегол : На протяжении всей книги Тартт исследует противоречие между юностью и зрелостью.Хотя Тео – всего лишь мальчик, когда его история начинается, он внезапно переживает переход к взрослой жизни. Ужасающая смерть его матери заставляет его достигнуть совершеннолетия в момент боли, насилия и потери, а не безопасности или защищенности. Он вынужден принять тактику выживания, начиная с потребности быть принятым Барбурами, потенциальной приемной семьей. Однако отношения Тео показывают, что эта принудительная зрелость не исключает детства. Оказавшись в Лас-Вегасе со своим отцом-алкоголиком и молодой девушкой отца, дружба Тео с мальчиком по имени Борис становится для него спасательным кругом: возможностью оставить детские вещи, цепляясь за то самое детство.Два мальчика играют, обнимаются и плохо себя ведут, как дети намного младше их, но также пьют и экспериментируют с наркотиками. Пиппа, которую Тео впервые встретил в музее незадолго до взрыва, одновременно всегда и никогда по-настоящему ребенок; она не может функционировать, как другие взрослые. Эта повторяющаяся тема задержанного развития и принудительной зрелости является общей связью между Тео, Борисом и Пиппой и создает определенную меланхолию и твердость в общем повествовании.

Тартт анализирует ценность искусства на протяжении всего романа.Она определяет это по-разному через постоянно меняющиеся отношения Тео с шедевром The Goldfinch . Парадокс The Goldfinch заключается в том, что он одновременно бесценен и бесполезен: украденное произведение искусства нельзя купить или продать на открытом рынке, и Тео обнаруживает, что простое владение им подвергает его опасности. Однако существование картины имеет для него огромную личную ценность из-за ее связи с его матерью, ее связи с днем террористической атаки и ее ценности как чего-то столь интимного и прекрасного в жизни, полной боли и смятения.После того, как Тео обнаруживает, что Борис украл картину, ее финансовая ценность становится более очевидной. Используя это как залог, Борис находит способ получить прибыль от картины. Он и Тео оправдываются и освобождаются, возвращая картину и получая большое вознаграждение, финансируя свое будущее и выплачивая долги Тео. Помимо финансовой ценности картины, она имеет историческое значение, которое мать Тео кратко описывает прямо перед смертью: художник был учеником Рембрандта и учителем Вермеера.Намного позже Тео считает, что мать научила его эстетической ценности: представлению о том, что картина может быть просто красивой, не имея никакой финансовой или исторической ценности. В конечном итоге то, как персонажи ценят искусство и какое влияние оно оказывает на их жизнь, означает их отношение к жизни, любви и красоте.

Потерянная любовь, предотвращенная любовь, преданная любовь и безответная любовь – повторяющиеся темы, когда Тео оказывается во власти чужих капризов и эмоций. Он влюбляется в Пиппу до взрыва, но не знает, что делать со своими чувствами.Он рассчитывает свои действия по отношению к ней так, чтобы он мог наслаждаться ее компанией, не раскрывая своих истинных чувств и не разрушая их отношения. Отношениям Тео и Пиппы противопоставляются его отношения с Китси, которые удобны и просты. Конфронтация, которая происходит, когда он обнаруживает роман Китси, показывает отсутствие у них страсти, но возможность товарищеской любви, которая позволит им поддерживать приятную совместную жизнь. Когда Тео и Борис близки друг с другом, их близость – это не романтическое выражение любви.Два мальчика отчаянно ищут физического внимания, которое не было бы жестоким или жестоким: их привязанность друг к другу укрепляет их отношения как отношения невероятной близости и правды.

Щегол Донны Тартт | Уильям Дойно младший

Когда Донна Тартт опубликовала книгу The Secret History в 1992 году, многие считали, что она станет лучшим американским романистом своего поколения. Это предсказание вполне могло сбыться, хотя и не так, как ожидалось.Поскольку после появления The Secret History – захватывающей истории об убийстве и предательстве в элитном колледже Новой Англии – Тартт ждала десять лет, прежде чем опубликовать The Little Friend . Теперь, по прошествии следующего десятилетия, Тартт опубликовала свою самую известную книгу – Щегол .

Выбранный книгой года Amazon и прекрасно написанный, 800-страничный роман рассказывает историю Тео Деккера и знаменитую картину – шедевр Карела Фабрициуса, шедевр семнадцатого века, Щегол , – и то, как связаны отношения Тео с ним меняет его жизнь к лучшему и худшему.

Когда мы впервые встречаем Тео, он находится в бегах, в грязном гостиничном номере в Амстердаме, в состоянии сильного беспокойства, страдая от посттравматического стрессового расстройства. Проснувшись от навязчивого сна, Тео наводнен воспоминаниями и начинает рассказывать о травмирующих событиях, которые изменили его жизнь.

Тихим апрельским утром, несколько лет назад, тринадцатилетний Тео вместе со своей матерью-одиночкой Одри, бывшей моделью и студенткой факультета искусств, посещал Музей искусств Метрополитен, когда взорвалась террористическая бомба, убив многих, включая Одри.Ошеломленный и напуганный, Тео отчаянно ищет ее, а затем, наконец, решает покинуть музей, веря, что Одри выжила. Но прежде, чем он это сделает, умирающий умоляет его спасти картину – Щегол , – которую вылетело ветром из корпуса и лежало среди обломков. Мужчина также протягивает Тео кольцо, бормочет имена «Хобарт и Блэквелл» и говорит ему «позвонить в зеленый колокольчик».

С этим таинственным сообщением Тео удается избежать кровавой бойни и наконец выйти на свежий воздух.Ожидая воссоединения со своей матерью, он вместо этого обнаруживает ее трагическую смерть. Все, что у него осталось, – это мужское кольцо и драгоценный Goldfinch , спрятанный в его сумке.

Находящийся на попечении семьи друга, Тео продолжает горевать: он слышит голос своей матери, видит ее лицо и вновь переживает ее несравненную любовь. «В ее компании все ожило, – вспоминает Тео. «Она окутывала себя очаровательным театральным светом, так что видеть что-либо ее глазами значило видеть это в более ярких цветах, чем обычно.”

Но его утешает картина Щегол , любимая картина Одри, которую Тео сохранил и спрятал как священный сувенир. Это простейшая из картин, но в то же время совершенно завораживающая: «Желтый зяблик на ровной, бледной земле, прикованный к жердочке за ветку лодыжки».

Если его мать и картина постоянно находятся в памяти Тео, то же самое относится и к пожилому мужчине в музее, который посоветовал ему взять ее. Тео узнает, что этого человека зовут Уэлти Блэквелл и что «Хобарт и Блэквелл» – это название его антикварного магазина в Гринвич-Виллидж, которым он руководил со своим партнером Джеймсом Хобартом.

Когда Тео появляется, чтобы вернуть кольцо Велти, он нажимает на зеленый колокольчик и встречает Хобарта – или, как его еще называют, «Хоби» – замечательного человека, который становится центральной частью жизни Тео; и очаровательная Пиппа, дядей которой был Велти, и в которую влюбляется Тео.

Как раз когда в жизни Тео возвращается какая-то нормальность, его отец-отступник, Ларри, появляется, чтобы вернуть его, уносит Тео в Лас-Вегас, где Ларри живет со своей девушкой – беспорядочной и пьянящей таблеткой Ксандрой – и все глубже погружается в алкоголизм и азартные игры.

Заброшенный старшими, Тео вынужден подняться и вскоре подружится со многими сомнительными личностями. Среди них Борис, очаровательный и непредсказуемый украинец, который становится спутником жизни, но часто сбивает Тео с пути. Оба становятся наркоманами: Борис из-за острых ощущений, Тео за маскировкой стресса, который он все еще испытывает после смерти матери.

Серия непредвиденных событий приводит Тео обратно в Нью-Йорк к Хоби, который нанимает его в качестве ученика для реставрации антиквариата.Но после того, как Тео узнает торговлю, он становится немного слишком хорош в этом и, без ведома святого Хоби, обманывает ряд клиентов, чтобы помочь бизнесу.

В том, что затем выглядит как космическое наказание за свои действия, Тео теряет Щегол и возможность жениться на Пиппе, и его вовлекают в международную погоню, когда он пытается вернуть картину и исправить положение, вернув ее обратно надлежащие органы. Только тогда Тео осознает, насколько искусство может затронуть душу человека.«Это безумие, – сказала Одри Тео незадолго до своей смерти, – но я была бы совершенно счастлива, если бы могла сидеть и смотреть на те же полдюжины картин всю оставшуюся жизнь».

Goldfinch – это о многих вещах: трепетах жизни, любви, утрате и памяти, а также искупительной силе искусства. Одна из причин, по которой он так успешен, заключается в способности Тартт заставить нас заботиться о своих проблемных персонажах и надеяться, что они найдут силу и даже веру в падшем, часто жестоком мире.

В эссе, написанном Тартт о своей вере, она подтвердила: «Как романисту, который оказался католиком, вера жизненно важна в процессе создания моей работы и в причинах, по которым я вынужден ее делать».

Но она признала «постоянное противоречие» между ее религиозными убеждениями и светским призванием и объяснила, почему она так осторожно сочетает эти два понятия. Она писала, что нет ничего более разрушительного для художественной литературы, чем писатели, которые пытаются навязать свои убеждения своим романам принудительным или неестественным образом.Следовательно, писателям следует «избегать отстаивания этих убеждений непосредственно в своей работе».

Верный этому видению, Щегол остается в значительной степени светской историей, и его персонажи часто действуют так, как будто Бога не существует: они живут настоящим моментом, смело грешат и говорят нечестивыми способами. Сам Тео колеблется между нигилизмом и надеждой и сравнивает свое положение с прикованной птицей в фильме « Щегол », наблюдая, «какая жестокая жизнь для маленького живого существа – ненадолго порхающего, вынужденного всегда приземляться в одном и том же безнадежном месте.”

И все же отголоски божественного все еще можно найти в The Goldfinch , даже в часто подавленном Тео. Они становятся очевидными, когда Тео говорит о «посещении» его матери во сне, когда Хоби нежно говорит о католической церкви и иезуитском священнике, защищавшем его в юности, когда циничный Борис признается, что его тронули до слез. Библейские истории, и снова, когда Тео открывает высшую цель жизни, несмотря на все ее трудности и безумие, ближе к концу романа.Тартт пишет:

Что-то в духе жаждет смысла – жаждет верить в мировой порядок, в котором нет ничего бесцельного, где характер – это нечто большее, чем химия, а люди – нечто большее, чем случайный хаос молекул. Роман может обеспечить такой синтез в микромире. . . более высокого, невидимого порядка значимости.

Редко можно встретить писателя, предлагающего такие идеи, и еще реже – реализовать эти идеалы. Книга Донны Тартт «» «Щегол » – исключительная книга, в которой это удалось.

Уильям Дойно-младший является автором журнала Inside the Vatican , а также многих других публикаций, и часто пишет о религии, истории и политике. Он внес обширную библиографию работ, посвященных Пию XII, к г. Пиевая война: ответы критикам Пия XII. Его предыдущие статьи «На площади» можно найти здесь.

Станьте поклонником First Things на Facebook , подпишитесь на First Things через RSS и подпишитесь на First Things в Twitter.

Щегол Донны Тарт Краткое содержание сюжета

Тео Декер – 13-летний мальчик, живущий со своей матерью Одри в Нью-Йорке. Попав в беду со своим безрассудным другом Томом Кейблом, Тео был отстранен от школы. Прежде чем они с Одри пойдут на встречу по поводу его отстранения, они ненадолго зайдут в Метрополитен, где проходит выставка о Золотом веке Голландии. Здесь Тео очаровывает молодая рыжеволосая девушка. Одри указывает на картину Карела Фабрициуса «Щегол», которая, по ее словам, является «первой картиной, которую я действительно любил.Они ненадолго расходятся, договариваясь еще раз встретиться в сувенирной лавке музея.

Внезапно раздается огромный взрыв, который вырубает Тео. Когда он просыпается, он находит старика (Велти), который жестом показывает Тео, чтобы тот взял Щегла, а также дает ему свое кольцо. Велти говорит Тео «позвонить в зеленый колокол» в месте под названием «Хобарт и Блэквелл». Неся картину и кольцо, Тео удается выбраться из музея на улицу, заполненную людьми и службами быстрого реагирования.

Тео возвращается в квартиру к себе и Одри, надеясь найти ее там.Он ждет ее там, но в конце концов двое социальных работников сообщают ему, что она мертва. Поскольку отец Тео Ларри – алкоголик, который недавно бросил Тео и Одри, исчезнув, чтобы начать «новую жизнь», социальные работники приводят Тео в квартиру его друга Энди Барбура, чья богатая семья будет заботиться о нем, пока будет обеспечена постоянная опека. Пока Тео пытается вернуться к нормальной жизни в школе, социальные работники связываются с его бабушкой и дедушкой по отцовской линии в Мэриленде; однако становится ясно, что они не хотят принимать Тео.

Тео смотрит на Хобарта и Блэквелла и обнаруживает, что это антикварный магазин в Вест-Виллидж. Пройдя туда и позвонив в зеленый колокольчик, его встречает человек, который представился как Хоби. Тео рассказывает Хоби о встрече с Велти, который погиб в результате нападения. Рыжая девушка, которую увидел Тео, была племянницей Велти Пиппа. Она выжила, но тяжело ранена; Тео идет в спальню, чтобы увидеть ее, и ненадолго берет ее за руку. Он разочарован, узнав, что она скоро переедет в Техас, чтобы жить со своей тетей Маргарет.

Вскоре Тео начинает регулярно навещать Хоби и помогать в его антикварной мастерской. Он думает рассказать Хоби о Щегле, но слишком беспокоится о неприятностях. Неожиданно отец Тео Ларри и его девушка Ксандра приезжают в Нью-Йорк и объявляют, что забирают Тео, чтобы жить с ними в Лас-Вегасе. Они забирают Тео обратно в квартиру его и Одри, чтобы упаковать чемодан, и Тео тайно забирает Щегла и оставляет его внизу у швейцаров. Через несколько дней он возвращается и забирает сумку с картиной, чтобы взять с собой в Вегас.

В Вегасе дом, в котором живут Ларри и Ксандра, почти не обставлен и окружен пустыми домами на краю новой застройки. В своей новой школе Тео знакомится с мальчиком по имени Борис, украинцем и поляком, но жившим по всему миру. Отец Бориса, г-н Павликовский, тоже алкоголик, и его мать тоже умерла. Два мальчика вскоре стали неразлучны. Ни Борис, ни Тео не получают много денег от своих отцов, поэтому они прибегают к воровству продуктов и уходу из ресторанов, не заплатив.После обеда они пьют, часто вплоть до рвоты или потери сознания. В канун Рождества Ларри приводит Ксандру, Тео и Бориса на шикарный ужин на Стрип и дает мальчикам по 500 долларов в подарок.

Проходит год, и Тео исполняется 15 лет. Вскоре после этого Борис начинает встречаться с девушкой постарше, которую он называет Котку, которую Тео не любит. Все больше увлеченный этими отношениями, Борис начинает меньше тусоваться с Тео. Ларри, тем временем, продолжает проявлять необычайную доброту и щедрость с Тео и говорит Тео, что открывает для него сберегательный счет.Он спрашивает номер социального страхования Тео, чтобы открыть счет. Вскоре после этого в дом Тео приходит человек по имени мистер Сильвер, заявляя, что Ларри должен ему денег, и отправляет предупреждение. Обеспокоенный тем, что присутствие мистера Сильвера может означать, что Щегол больше не в безопасности в его доме, Тео отвозит его в школу и оставляет в своем шкафчике на несколько недель, прежде чем вернуть домой.

Ларри говорит Тео, что он открывает ресторан и что ему нужно занять часть денег, которые Одри отложила для Тео, чтобы оплатить начальные затраты.Он просит Тео позвонить адвокату Одри, Брейсгедлу, и сказать ему, что ему нужно 65000 долларов на оплату частной школы. Однако Брейсгедл говорит, что Тео не может снимать деньги со счета, и что деньги нужно будет перечислить непосредственно школе. Когда Тео говорит ему это, Ларри испускает ужасающий крик.

Борис и Тео вместе принимают кислоту, и Тео испытывает безмерное чувство покоя, любви и счастья. Мистер Сильвер возвращается в дом Тео, на этот раз в сопровождении нескольких мужчин, один из которых носит бейсбольную биту.Он говорит, что Ларри должен ему 50 000 долларов и должен заплатить. Через несколько часов после ухода мистера Сильвера Ксандра приходит домой и сообщает Тео, что Ларри мертв. Он был слепым пьяным и ехал по шоссе, уезжая из Лас-Вегаса, когда он врезался в прицеп-трактор и был мгновенно убит. Друзья Ксандры приходят позаботиться о ней; она пьет и принимает лекарства, пока не потеряет сознание. Пока Ксандра без сознания, Борис и Тео просматривают ее вещи и обнаруживают тайник с рецептурными таблетками и большим количеством кокаина.Они забирают их себе вместе с деньгами из ее бумажника.

Тео говорит, что ему нужно немедленно ехать в Нью-Йорк, пока Служба защиты детей не нашла его, и просит Бориса поехать с ним. Борис не хочет уходить, говоря, что ему нужно больше времени. В конце концов Тео уходит, забирая с собой собаку Ксандры Поппер. Узнав, что собакам запрещено ездить по Амтрак, Тео садится в первый из нескольких автобусов, которые доставят его в Нью-Йорк, пряча Поппера, когда он обнаруживает, что животные также не допускаются в автобус.Добравшись до Нью-Йорка, Тео сталкивается с мистером Барбуром, который отталкивает его и кричит: «Больше никаких подачек!»

Тео идет в дом Хоби и находит там Хоби и Пиппу. Хоби говорит, что Тео может остаться, хотя он заставляет Тео позвонить Ксандре, которая ругает его за воровство у нее и предупреждает, что он стал преступником. Пиппа на каникулах из школы-интерната в Швейцарии, и вскоре она уезжает из Нью-Йорка. Тео подает заявление на поступление в колледж, надеясь, что это позволит ему остаться жить в Нью-Йорке с Хоби.Брейсгедл назначает денежную стипендию, и после того, как Тео поступит в программу раннего поступления в колледж, было решено, что он останется с Хоби. Обеспокоенный тем, что Хоби найдет Щегла, Тео арендует небольшое хранилище и хранит там картину, спрятанную в сумке для кемпинга, чтобы никто не узнал, что это.

Проходит восемь лет. Став взрослым, Тео идет по Мэдисон-авеню, когда сталкивается с Платтом Барбуром, старшим братом своего старого друга Энди. Платт с растрепанным видом говорит Тео, что Энди и мистерБарбур недавно погиб в катастрофе. Г-н Барбур много лет страдал от биполярного расстройства и в день своей смерти у него случился маниакальный приступ. Платт ведет Тео к миссис Барбур, которая кажется слабой и очень грустной, но рада его видеть. Когда Тео уходит, Платт сетует, что его младшая сестра Китси встречается со старым преступником-другом Тео Томом Кейблом.

Тем временем Тео стал новым деловым партнером Хоби и руководит схемой, по которой он продает плохой или поддельный антиквариат как подлинный.Если клиент понимает, что антиквариат ненастоящий, Тео предлагает выкупить его обратно, и, если клиент соглашается, Тео может продать его по еще более высокой цене как подлинный, основываясь на том факте, что теперь он официально является частью коллекция важного человека. Благодаря этой схеме магазин приносил огромную прибыль, но теперь один из клиентов, Люциус Рив, отказался от предложения Тео выкупить плохой антиквариат и не оставит этот вопрос в покое.

Тео также пристрастился к рецептурным опиатам.Он безумно влюблен в Пиппу, которая живет в Лондоне и встречается с англичанином по имени Эверетт. Тео ужинает в ресторане Barbours и замечает, что Китси наблюдает за ним во время еды. Тео снова встречает Рива, и Рив говорит ему, что знает, что Тео украл Щегла. Тео в ужасе, но затем Рив показывает ему статью, в которой говорится, что картина используется преступниками в Майами в качестве залога и что неудачный рейд означает, что картина снова уходит в подполье. Ошеломленный, Тео (честно) говорит Риву, что не имеет к этому никакого отношения и не знает, в чем дело.Тео признается в своей схеме продажи плохого антиквариата Хоби, но преуменьшает ее масштабы. Хоби в ужасе, а Тео охватывает чувство вины и сожаления.

Проходит время. Почти Рождество. Тео и Китси, которые сейчас помолвлены, обедают и обсуждают (тщательно продуманные) планы своей свадьбы. Тео счастлив от стабильности и радости, которые приносят его отношения с Китси, но ошеломлен размером и расходами на свадьбу. На улице Ист-Виллидж Тео встречает Бориса в сопровождении женщины по имени Мириам.Борис и Тео ходят в польский бар и часами размышляют о годах, в которые они не виделись. Напившись, Тео ведет Бориса в дом Хоби, чтобы Борис снова мог увидеть Поппера.

Водитель Бориса Гюри отвез Бориса и Тео в клуб в Квинсе, где они продолжают пить и принимать кокаин. В конце ночи, когда они сидят в круглосуточном баре, Борис упоминает, что украл Щегла у Тео, когда они еще учились в средней школе в Лас-Вегасе. Тео ошеломлен и напуган, а Борис извиняется, хотя удивлен тем, что Тео еще не знал об этом.Борис говорит, что, хотя картина и не досталась ему, он вернет ее Тео.

Тео идет в квартиру Китси и видит, что она целует Тома на улице. Позже, когда Тео противостоит Китси, она характеризует свою помолвку с Тео как договоренность, которая принесет пользу им и всем вокруг. Удивленный отсутствием гнева, Тео остается на ночь в ее квартире. Пиппа прибывает к Хоби после того, как ее самолет неожиданно меняется на другой, и Тео берет ее с собой на ужин и в кино.У них напряженный разговор, и Тео переполняет счастье.

На помолвке Тео зловещий человек по имени Хэвисток Ирвинг показывает, что он знает о схеме, которую использует Тео, и готов разоблачить его. Позже Хоби говорит Тео, что Ирвинг и Рив – партнеры, которые воруют у богатых пожилых людей, и раньше они носили разные имена. В конце вечеринки Борис говорит Тео, что они уезжают на несколько дней. В машине он говорит Тео принести свой паспорт и сколько денег он может собрать, объясняя, что они едут в Амстердам, чтобы получить Золотую рыбку.Тео берет 16000 долларов из кассы.

В Амстердаме Борис объясняет, что они собираются сделать вид, что Тео покупает картину, но отдадут продавцам лишь часть денег. Когда они приходят в пустое кафе, где должна состояться сделка, продавцы действуют осторожно, так как один из их людей не появился. Сделка все равно состоится, но Борис и его команда пользуются большим количеством людей, чтобы забрать картину, не заплатив вообще. Хотя Борис и его люди побеждают, Тео беспокоится о мальчике, которого он видел на кухне кафе.

В гараже мужчины разделились, оставив Бориса и Тео взять одну машину, а все остальные – другую. Как только Борис и Тео собираются сесть в машину, они сталкиваются с двумя мужчинами, Мартином и Фрицем, которые требуют, чтобы Борис отдал картину. Хотя Борис так и поступает, начинается перестрелка, и Мартин и Фритс оба погибают. Борис забирает Тео в свой отель и приказывает ждать его там. Он говорит Тео не звонить ему, а просто подождать, и дает ему небольшую сумку чистого героина, чтобы он взял, если он захочет.

Тео принимает героин и чувствует себя прекрасно, но когда он опускается, он чувствует себя ужасно больным. Проходят дни; Тео не позволит себе выйти из комнаты и заказывает обслуживание номеров только ранним утром. Он пытается планировать выезд из Амстердама, но понимает, что его паспорт находится в перчаточном ящике машины Гюри. В Рождество, когда Тео готовится превратиться в полицию, Борис возвращается и заказывает праздничный завтрак. Тео в подавленном, разъяренном состоянии, но Борис объясняет, что все получилось.Ему удалось отследить Щегла до квартиры во Франкфурте, где, как оказалось, хранилось много других бесценных украденных шедевров. Борис организовал анонимную наводку в полицию и теперь делит огромную сумму вознаграждения между собой, своей командой и Тео. Понятно, что это одно из самых значительных возвращений украденного искусства в истории.

Тео летит обратно в Нью-Йорк и находит Хоби в ярости. Он рассказывает Хоби правду о схеме плохого антиквариата, Щегле и о своем пребывании в Амстердаме.Затем он проводит год в путешествиях, выкупая на вырученные деньги все плохое антиквариат. Он считает благородным посвятить свою жизнь красивым объектам, которые дают человеку вкус бессмертия и соединяют его с сообществом людей, любящих искусство и красоту, с разных времен.

Книга: Донна Тартт. Щегол

Донна Тартт
Родился	Донна Тартт 23 декабря 1963 (1963-12-23) (47 лет) Гринвуд, Миссисипи
Род занятий	Писатель-фантаст
Гражданство	Американский
Период	1992 – настоящее время
Известные работы	Тайная история (1992) Маленький друг (2002)
Известные награды	Литературная премия Смита (2003)

Донна Тартт (родилась 23 декабря 1963 г.) – американская писательница и автор романов Тайная история (1992) и Маленький друг (2002).В 2003 году она выиграла литературную премию WH Smith за фильм « Маленький друг ».

Ранние годы

Дочь Дона и Тейлора Тартт, она родилась в Гринвуде, штат Миссисипи, и выросла в соседнем городе Гренада. В пять лет она написала свое первое стихотворение, и впервые она была опубликована в литературном обзоре штата Миссисипи, когда ей было 13 лет.

Поступив в Университет Миссисипи в 1981 году, она вступила в женское общество Каппа Каппа Гамма. Ее письмо привлекло внимание Вилли Морриса, когда она была первокурсницей.По рекомендации Морриса Барри Ханна, в то время работавшая в резиденции Оле Мисс писательница, приняла Тартта на его выпускной курс рассказов. По предложению Морриса и других она перешла в Беннингтон-колледж в 1982 году, где встретила тогдашних студентов Брета Истона Эллиса и Джилл Эйзенштадт.

Тайная история

Тартт начала писать свой первый роман, первоначально называвшийся «Бог иллюзий» ^[1], а затем опубликованный как Тайная история , на втором году ее обучения в Беннингтоне.Она окончила Беннингтон в 1986 году. После того, как Эллис порекомендовала свою работу литературному агенту Аманде Урбан, в 1992 году была опубликована книга The Secret History , первоначальный тираж которой был продан тиражом 75 000 экземпляров, став бестселлером. Он переведен на 24 языка.

Тайная история происходит в вымышленном колледже и касается сплоченной группы из шести студентов и их профессора классики. Студенты приступают к секретному плану устроить вакханалию.Рассказчик размышляет о различных обстоятельствах, которые в конечном итоге приводят к убийству в группе.

Убийство, местонахождение и преступники раскрываются на первых страницах, изменяя знакомые рамки и общепринятые правила жанра детективного убийства. Критик А.О. Скотт назвал это «загадкой убийства наоборот». ^[2]

Книга была завернута в прозрачный конверт из ацетата, ретро-дизайн от Барбары Де Уайлд и Чипа Кидда. По словам Кидда, «в следующем сезоне ацетатные куртки стали появляться в книжных магазинах, как грибы на убитом дереве.”^[3]

Маленький друг

Маленький друг , второй роман Тартта, был опубликован в октябре 2002 года. Это загадка, в центре которой находится молодая девушка, жившая на юге Америки в конце 20 века. Ее скрытые опасения по поводу давно необъяснимой смерти ее брата и динамики ее расширенной семьи являются сильным фокусом, равно как и контрастирующие образы жизни и обычаи южан из небольшого городка.

Прочие письменные материалы

В 2002 году сообщалось, что Тартт работал над пересказом мифа о Дедале и Икаре для серии «Canongate Myth Series», серии новелл, в которых древние мифы переосмысливаются и переписываются современными авторами.^[4]

В сентябре 2008 года было объявлено, что Тартт опубликует свой третий роман с Little, Brown and Company. Новый роман, пока не получивший названия, – это история утраты и одержимости молодым человеком, который испытывает чувство вины и получил травму после смерти его матери, и растущей власти, которую украденное произведение искусства оказывает на него, втягивая его в преступный мир воровства и коррупции, где все не так, как кажется. Публикация запланирована на 2012 год. ^[5]

Аудио

Тартт записал несколько аудиокниг:

Тайная история
Маленький друг (сокращение)
True Grit (с послесловием, выражающим ее любовь к роману)
Уайнсбург, Огайо (выбор)

Библиография

Романы

Рассказы

«Там-О’-Шантер». The New Yorker 19 апреля 1993 г., стр. 90. ^[6]
«Рождественский конкурс». Harper’s 287,1723. Декабрь 1993 г., стр. 45+.
«Подвязка змея». GQ 65.5, май 1995 г., стр. 89+.
«Засада». The Guardian , 25 июня 2005 г.

Документальная

«Сонный город: детство южной готики с кодеином». Harper’s 286, июль 1992 г., стр. 60-66.
«Баскетбольный сезон». The Best American Sports Writing , отредактированный и с введением Фрэнка Дефорда. Маленький друг (Ссылка на обе награды)

Источники

Слушайте

Внешние ссылки

Persondata
Имя	Тартт, Донна
Альтернативные названия
Краткое описание
Дата рождения	1963-12-23
Место рождения	Гринвуд, Миссисипи, США
Дата смерти
Место смерти

Щегол – Донна Тартт

A
Литературный салон
и
Сайт обзора.

Пытаемся удовлетворить все потребности в предварительном просмотре и рецензировании книг.

, чтобы написать нам:

поддержать сайт

полный обзор – фантастика

Твитнуть

Щегол

по
Донна Тартт

общая информация | резюме обзоров | наш обзор | ссылки | об авторе